Руслан и Людмила - Глинка (2011)

Государственный академический Большой театр России

Премьера на открытии Исторической сцены Большого театра после 6-летней реконструкции.

Спектакль очень непростой, многослойный, полный неокончательных намеков. Он требует от зрителя внимательной напряженной работы, ничего общего не имеющей с развлечением и детской сказкой. Детей туда водить не имеет смысла — и совсем не потому, что это в жанре «детям до 16», а потому, что они ничего не поймут.

Черняковский «Руслан» — это уже не интерпретация текста, а разговор с ним, и подчас довольно жесткий. Все время ускользает грань между реальной театральной игрой и игрой в эту самую игру. Свадьба Руслана и Людмилы — костюмированный корпоратив. Мертвое поле — киношная декорация с уходящими в финале с работы трупами боевиков.

Замок Наины — ролевая игра в бордель, причем заманивающий не такой банальностью, как телесная доступность, а намного более дефицитными вещами: беззаботностью, дурашливостью, тихим девичьим уютом, к которым очень идет танцевальная сюита из глинкинской оперы.

Самая нервная и дискомфортная — сцена у Черномора. Как раз из-за несоответствия между внешним райским благополучием, с его белыми гостинично-больничными интерьерами, услужливо-садистскими горничными, маникюршами, идеальных пропорций любовниками, и внутренним разрушением Людмилы, которая больше не может играть ни в какие игры.

При желании в черняковском "Руслане" можно, конечно, увидеть и беглую злободневность — от сорокинских обертонов "древнерусского" маскарада до кавказской лезгинки, которую выплясывает перед Людмилой "раб Черномора". Но его сильная сторона уж точно не в этом. Не то диво, что Руслан и Людмила (очень на манер Тамино и Памины) проходят испытания, а, скорее, то, что им все время приходится иметь дело с подстроенным мороком, с лживыми фантомами.

"Древнерусский" шик — не настоящий, гора трупов в сцене с Головой — не настоящая, и "трупы", едва уходит Руслан, дружно встают и уходят; альпийский пейзаж за окном пресловутого "борделя" — не настоящий, и Финн "выключает" его, нажав кнопку на пульте. То есть подвиг героев не только в том, чтобы не предать друг друга, а в том, чтобы выбраться из лабиринта наслаивающихся друг на друга "кажимостей", и им позволяет это сделать только их взаимное чувство, единственная подлинная вещь в этом странно искривленном мире. Казалось, что от создателя горького "Евгения Онегина" и совсем беспросветного "Воццека" этого не дождешься, но завершается "Руслан" именно этим выводом — убедительно отыгранным, трогательным и даже, рискну сказать, старомодным.